Заслуженный лесовод России Виктор НЕФЕДЬЕВ заявляет, что нынешние охранные лесные законы доведут наше зеленое богатство до неминуемой гибели
Сегодня в 19:39
О наших лесах каждый уважающий себя гражданин имеет свое собственное мнение. Не ошибусь, если предположу: леса гробятся направо и налево, вырубаются сплошной стеной под застройку жилыми микрорайонами. И вообще, все пропало... А если посмотреть на проблему с другой стороны? Да, гробятся. Но не по той причине, что без разбора целыми гектарами идут под топор дровосека. А по той, что к ним... не подступишься! Об этом мы беседуем с Виктором НЕФЕДЬЕВЫМ, заслуженным лесоводом РФ, доктором географических наук, главным научным сотрудником Центра по проблемам экологии и продуктивности лесов. В свое время он являлся заместителем руководителя Федерального агентства лесного хозяйства России, обошел и объехал зеленые массивы на Дальнем Востоке, в Сибири, Якутии, Средней Азии... Само собой, знаком с подмосковными дубравами.
Фото: look.com.ua
— Виктор Викторович, насколько наши законы надежно защищают лесные территории?— Вы не поверите, но череcчур надежно. За примером далеко ходить не надо. Вспомним, какую акцию устроили в Подмосковье в связи с рубкой новогодней елки для Соборной площади Кремля в декабре минувшего года. С проведением экологического ликбеза, с выездом высоких ответственных лиц. И это правильно. Если бы не несколько «но»… Bозраст дерева, сообщили СМИ, 90 лет, высота — 27 метров, диаметр ствола — 60 см, размах нижних ветвей — 10 метров. «Эта елка перестойная, ее естественный конец близок. На этом месте будет посажена плантация елей, посеяно около 4 тысяч деревьев, где-то 15 из них доживут до такого возраста. Рубка новогодней ели не повредит экологии».
Но это не так! Ель в наших лесах достигает возраста рубки в 100–140 лет, а та, которую срубили, относится к приспевающим, а не перестойным, и естественный конец ее еще далеко не близок, рубить такое дерево, согласно действующему законодательству, запрещено.
Ну да ладно, праздновать так праздновать.
Идем дальше. Непонятно, на этом месте будут сеять или сажать лес? Если сажать, то таким количеством посадочного материала должно быть засажено не менее полутора гектаров земли. Во-вторых, если из 4 тысяч елей до возраста 90 лет доживут только 15 штук, то значит, остальные 3985 штук погибнут?
Леса столичной области, где вместе с Москвой проживает около 20 миллионов человек, являются важнейшей частью природной среды. Площадь этих лесов — 1,94 млн га, а общий запас древесины — 377 млн куб. м. Леса находятся в условиях жесточайшего стресса: промышленные предприятия, автотранспорт загрязняют воздух, воду и почву в объемах, превышающих установленные нормы. Кроме того, за последние годы леса Подмосковья пережили несколько катастрофических событий: пожары 2010 года, массовое размножение короеда-типографа и гибель ельников, небывалые масштабы «освоения» городских и пригородных лесов...
Новым Лесным кодексом 2007 года цель защитных лесов, к которым отнесены все леса Московской области, определяется как «сохранение средообразующих, водоохранных, защитных санитарно-гигиенических, оздоровительных и других полезных функций». Документ вводит жесточайший режим ведения лесного хозяйства. Например, запрет на сплошные рубки, а в некоторых категориях лесов — даже на рубки ухода, в том числе и рубку новогодних елок, выращенных на специально заложенных плантациях!
— Но это хорошо или плохо?— Плохо! В советское время действовала установка: исключение лесов из интенсивного лесного хозяйствования влечет за собой ухудшение их защитных функций. Новый же кодекс запретил все виды рубок. «Леса защитные, их трогать нельзя!»
— Что значит «интенсивное лесное хозяйствование»?— Уже с 70-х годов прошлого столетия ученые и практики обратили внимание на то, что в лесах с высокой антропогенной нагрузкой, где разрешены только санитарные и рубки ухода, невозможно вырастить здоровые древостои, создать нормальную возрастную структуру леса. Ведь согласно отечественной лесоводческой науке и производственному опыту, на большей части лесного фонда должны убираться естественный отпад (лесные завалы, бурелом) и спелая древесина. Но кто у нас слушает лесоводов?
— Что-то я вас не понимаю. Рубить нужно больше и смелее? Без оглядки?— Сегодня можно с уверенностью сказать, что запрет на проведение любых рубок даже на короткое время показал свою несостоятельность и вредность для самого леса и выполнения им защитных функций. Из-за необоснованно низкого уровня интенсивности ведения лесного хозяйства в течение последних десятилетий региону наносился огромный экологический и экономический ущерб. За последние 30 лет площадь спелых и перестойных насаждений увеличилась в Подмосковье более чем в 20 раз! Катастрофа — нашествие короеда-типографа — не заставила себя ждать. В итоге «природоохранные меры» по спасению леса привели к противоположным результатам — к общему старению насаждений. Это не могло не сказаться на снижении их защитных свойств.
В стране произошел переворот в понимании значения лесного хозяйства. Практически единственной целью пропагандируется задача охранных функций леса. В угоду «новому подходу» совершенно исключается не просто возможность, а именно необходимость своевременной уборки спелого урожая, использования древесных ресурсов для промышленных нужд. Некоторые защитники природы вообще выдвигают требование об «оставлении леса в покое, и пусть он сам себе растет».
Пройдитесь по строительным рынкам. Откуда дровишки? Канада, Финляндия, США... А наш подмосковный гниет в залежах и буреломах. Но дело даже не столько в деловой древесине. Возникает вопрос: «Какие же «защитные функции лесов Подмосковья» мы так берегли все эти годы? И что необходимо делать, чтобы сохранить их?»
Неужели для повышения защитности лесов Московской области главным является доведение их до катастрофического санитарного состояния, до гибели? Только здоровый лес может выполнять защитные функции. И тут, как это ни звучит парадоксально, критерием норм лесопользования необходимо принять именно прирост древесины, как это делается в большинстве стран, куда наши специалисты постоянно ездят в качестве экскурсантов для изучения основ ведения «правильного лесного хозяйства» и где оно является доходной отраслью.
— Поясните. Что вы имеете в виду под «защитными функциями леса»? В чем разница между здоровым и больным лесом? Сколько и какие категории деревьев выделяют кислорода?— Действительно, в обоснование запрета рубки спелого леса часто приводят такой резон: он же производитель кислорода. Дескать, чем дышать-то будем?! По многочисленным исследованиям, наибольшее количество кислорода выделяют молодняки и средневозрастные насаждения. Так, с 1 га 20–30-летних сосняков за 10 лет выделяется до 40 тонн. Затем эта способность ослабевает. И в 100-летнем возрасте кислорода они дают около 10 тонн.
Наши леса переполнены сухостоем и валежником, в такой ситуации трудно говорить о производстве кислорода. Масса древесины гниет в лесу, кто бывал в таких буреломах, знает, как тяжело в них дышать.
К этой катастрофе привело, я уверен, наше федеральное законодательство. Специалисты знают, что главным мероприятием по борьбе с короедом-типографом является вырубка и утилизация зараженных деревьев. Но система согласования таких мер настолько усложнена, что процесс гибели ельников стал неуправляем.
По разным данным, только от короеда за последнее десятилетие в Подмосковье погибло около 100 тысяч гектаров леса — это спелые и часть приспевающих еловых лесов. Общий запас прекрасной хвойной древесины в этих древостоях составлял около 25 миллионов кубометров. Если посчитать с учетом стоимости кубометра круглого леса в одну тысячу рублей, легко узнать прямой экономический ущерб. А если оценить ущерб для экологии? Этот ущерб кто-нибудь считал?!
Теперь на уборку этого сухостоя из регионального бюджета ежегодно выделяется до двух миллиардов рублей. Наверное, не станет исключением и 2018 год. И это правильно — чистить лес необходимо! Однако возникает вопрос — коммерсанты на аукционах покупают погибшие от короеда леса по 250 рублей за кубометр. На что же тратятся эти 2 миллиарда рублей, если он продается заготовителям?
А главное, факт остается фактом — миллионы кубов сухой древесины остаются в лесу, являясь рассадниками вредителей и болезней.
Не кажется уже странным, что лесное хозяйство всей страны оказалось вдруг дотационной отраслью.
Есть еще одна загадка: по отчетным данным лесного комитета региона, почти на половине площадей, пораженных короедом, лесовосстановление проведено опять елью. Почему? На площадях, где многие десятилетия произрастали еловые насаждения, зараженные корневой губкой и другими болезнями, в том числе короедом-типографом, опять закладываются мины для потомков. Вредители никуда не делись и дождутся своего часа, чтобы опять поразить леса.
— Что же в таком случае делать?— Изменить перечень целевых пород с учетом устойчивости к корневой губке, короеду-типографу и другим факторам. К таким породам следует отнести лиственницу, дуб, липу. Особое место может принадлежать лиственнице, являющейся одной из хозяйственно ценных и быстрорастущих древесных пород Российской Федерации. Опыт создания культур лиственницы в Бронницком, Порецком, Солнечногорском лесничествах, научные наблюдения и исследования показали, что в Московской области лиственница является очень продуктивной лесообразующей породой. Она долговечна, устойчива против засухи, морозов, ветра, различных болезней, характерных для нашего региона, хорошо приживается при посадке сеянцами. Важны ее быстрый рост, высокая производительность кислорода и способность накопления углекислоты в более значительных объемах по сравнению с местными хвойными породами. Кроме того, лиственнице присуща высокая интенсивность аккумуляции тяжелых металлов. При создании искусственных насаждений эта порода способна в возрасте 50–60 лет формировать насаждения с запасом древесины 400–500 куб. м на 1 га, что в два-три раза больше, чем сосна, дуб или ель.
— После принятия нового Лесного кодекса большой шум стоял из-за сильного сокращения штата на местах. Положение устаканилось?— Это тоже огромная проблема. Лесом должны управлять лесничие, а не инспектора, которые пришли им на замену в 2007 г. И оценка их деятельности должна проводиться по качеству лесов, а не по бесконечной надуманной отчетности, из-за которой инспекторам и в лес-то выйти некогда.
Раньше лесничие были хозяевами: имели технику, помощников, нанимали дополнительные штаты в случае необходимости. Отвечали за посадки, уход, работали на конечный результат.
Сегодня спрашиваю одного из инспекторов — почему в таком-то квартале много больных деревьев, не ведется их вырубка? «Я кабинетный служащий, — отвечает он. — Вот написал в комлесхоз, проведут аукцион на вырубку зараженного участка, определят фирму. Все по конкурсу...»
Кому тут какое дело до здорового леса?
Хотелось бы вспомнить уроки прошлого. В предписании от 5 апреля 1918 года «Всем Советам рабочих, крестьянских и солдатских депутатов о недопустимости увольнения лесных специалистов» говорилось: «Вследствие получения сведений о массовых увольнениях лесных специалистов от должностей и вовсе от службы Совет Народных Комиссаров считает необходимым сообщить, что… лесных специалистов нельзя заменить другими без ущерба для леса и тем самым — для всего народа: лесное хозяйство требует специальных технических знаний».
Прошло сто лет — опять на те же грабли?
— Но согласитесь, что призывы к интенсивному ведению хозяйства приведут скорее к массовой застройке, а не к лесовосстановлению! Леса начнут вырубать так, что от них рожки да ножки останутся. Как противостоять этим явлениям?— Большой бедой для лесов является практически неконтролируемое растаскивание лесных земель. Это подтверждает и принятый Госдумой закон о так называемой лесной амнистии, при которой планируется в том числе узаконить самовольно захваченные участки. Хотя наведение элементарного порядка при законном изъятии этих земель могло бы принести любой региональной казне просто баснословные деньги, ведь один гектар земель стоит от 100 до 600 миллионов рублей.
Можно с уверенностью сказать, что в большинстве случаев инициаторы таких самозахватов заплатили именно эти деньги, вопрос только — кому?
Но это совершенно не связано ни с короедом, ни с рубками, ни вообще с ведением лесного хозяйства. Этой проблемой должны заниматься отнюдь не органы лесного хозяйства.
На мой взгляд, еще не оценен разрушительный потенциал новых границ лесных участков в разных регионах страны. Они были поставлены на кадастровый учет по так называемой государственной системе. Не берусь сказать, каким образом эти «данные» получались, но сравнение границ лесного фонда по материалам прошлых лет и нынешних, «кадастровых», выявляют вопиющие расхождения, уже официально лесные территории в ряде мест уменьшились по площадям на 15–20%.
Я не против того, чтобы в отдельных случаях выводить насаждения из Лесного фонда, передавать их садовым товариществам. Пускай люди построят там дороги, проведут коммуникации. Но многие бывшие сельхозземли можно смело передавать в лесное ведомство. Например, в Можайском районе Подмосковья некоторые угодья уже до самого горизонта заросли лесом. Почвы там обеднели, их восстанавливать — себе дороже. Давайте на них развивать леса! В Тульской области до 30% сельхозземель уже не восстановить, как и огромные территории в Смоленской и других областях.
Хочу сказать, что мы затронули только часть проблем. В целом леса сегодня нуждаются в системном лечении. Поэтому требуется коренной пересмотр всей стратегии ведения хозяйства именно с лесоводческих позиций, а не эмоций. Ведь результаты труда лесоводов можно оценить только по прошествии десятилетий, и исправить их весьма трудно. А подчас — невозможно.
Владимир Чуприн 
