А.Ф.Рудзкий в 1860 году закончил Лесную академию в Санкт-Петербурге, и в 1861 году был командирован в Европу для знакомства с опытом ведения лесного хозяйства в Германии, Франции, Голландии, Бельгии и Англии. После возвращения в Россию в 1863 году Рудзкий в течение трех лет возглавлял Засурское лесничество Пензенской губернии, затем работал лесничим в частных лесовладениях Пензенской, Московской, Нижегородской и Владимирской губерний. В 1876 году Рудзкий вернулся в родной институт, который к тому времени был преобразован в Санкт-Петербургский земледельческий, а в 1877 году - в Санкт-Петербургский лесной институт. В Лесном институте Рудзкий в течение четверти века, до самой своей смерти в 1901 году, возглавлял кафедру лесоустройства. В разные периоды своей жизни Рудзкий был редактором Лесного журнала, журнала Сельское хозяйство и лесоводство, Земледельческой газеты, журналов Садоводство, Плодоводство, Школьное хозяйство, был главным редактором Полной энциклопедии русского сельского хозяйства и соприкасающихся с ним наук. Большое влияние на развитие лесной науки и практики оказали такие книги Рудзского, как Лесная таксация, Руководство к устройству русских лесов, Краткий очерк истории лесоустройства, Лесные беседы для русских лесовладельцев и лесничих, Настольная книга по лесоводству и другие. Кроме написания собственных книг и статей, Рудзкий переводил на русский язык труды некоторых немецких лесоводов.
Лучшая память об ученом - его научные труды. Приводим одну из статей А.Ф.Рудзкого, которая уже публиковалась на Лесном форуме - "Аффектированные ценности леса". Статья написана почти сто сорок лет назад, но не утратила своей актуальности до сих пор.
Аффектированные ценности леса
Ал. Рудзкий
Лесной журнал, 1879, №10, с. 539-555
Лесное хозяйство, как и всякое другое, может стремиться к достижению лишь наибольшей пользы, но вопрос состоит в определении того, что считать, в данном случае, пользой.
Леса доставляют пользу человеку или непосредственно - продуктами своими - или посредственно:
a) удовлетворением чувства изящного;
b) влиянием на климат страны;
c) влиянием на плодородие и обитаемость окрестных местностей;
d) социально-политическим значением своим;
e) влиянием на развитие других видов культуры.
Удовлетворение чувства изящного есть несомненная польза, даже польза экономическая, так как, при удовлетворении этого чувства человек является гораздо более способным к работе, производящей материальные ценности, считаемые иными за единственно полезные.
Фабрикант, имеющий вблизи фабрики рощу, прерывающую однообразную картину местности, может срубить эту рощу и обратить площадь ее под какое-нибудь непосредственное пользование; он, следовательно, получит известный капитал, приносящий ежегодно известные проценты. Но он может отказаться от реализации этого капитала и даже вести ежегодный расход на поддержание рощи, и при этом не быть в убытке даже с точки зрения собственных денежных интересов: рабочие и их дети, пользуясь рощей для гуляния, получают возможность дать лучшее употребление своим досугам, могут действительно отдохнуть от работы, чему всегда будет радоваться всякий разумный капиталист, знающий, что наибольший барыш кроется не в грубой эксплуатации, истощающей силы рабочего, а в поддержании этих сил. Если в известной сказке Беранже работорговец с выгодою тратился на марионетки для увеселения негров во время перевозки их через океан, то и фабрикант, стоящий даже на отвратительной точке зрения этого торговца, должен найти расчет в поддержании нашей рощи. При более же правильном счете, то есть, записав в приход всю сумму наслаждений, доставляемых народу рощею, как местом гуляния, и сравнив ее с суммой дохода, доставляемого рощею при непосредственном пользовании ее продуктами, мы часто получим народно-хозяйственный баланс в пользу косвенного пользования. Затруднение представляется здесь в цифровом определении ценности посредственных выгод, так как ценность эта условна и принадлежит к разряду так называемых аффектированных ценностей, т.е. ценностей, представляющихся такими не для всех. Собственно говоря, различие лежит не здесь; так называемые, в противоположность аффектированным, реальные ценности тоже не для всех людей равновелики: за бревно, оплачиваемое одним по рублю за штуку, другой не даст и копейки, и действительная разница состоит в том, что аффектированная ценность принадлежит роще лишь до тех пор, пока она стоит на известном месте, между тем как бревно или коляска всюду имеют некоторую реальную ценность, к которой может, в свою очередь, присоединиться, в известных случаях, ценность аффектированная. Дальнейшая разница состоит в том, что владелец бревна и коляски, имея возможность всегда приобрести себе в короткое время другие экземпляры их, может реализовать аффектированную ценность, если она случайно представится в этих видах имущества, между тем как аффектированная ценность рощи, по уничтожению ее, не может быть немедленно восстановлена в той же форме, что и придает этой форме особый, консервативный, характер. Вообще же аффектированные ценности отличаются от реальных тем, что последние всегда более ясны, чем первые, открываемые лишь после некоторого анализа.
Поэтому можно еще называть аффектированные ценности скрытыми, хотя это свойство их не всеобще.
Если, таким образом, аффектированная ценность леса, как средства для удовлетворения чувству изящного, не может быть выражена в деньгах с точностью, то должно не забывать, что точностью не отличается определение капитальной стоимости и других видов имущества. При нормальных условиях купли и продажи, в каждом случае ее обе стороны считают сделку для себя выгодною и ни одна сторона не признает для себя выгодным тотчас же обратный обмен движимостей, раз обмененных; следовательно, добровольно признанное равенство ценностей и здесь является условным. При расчетах же на отдаленное время, неизбежно сопряженных с вычислением ценности недвижимого имущества - будь ли то лес, пашня, фабрика - в счет вводится столько гадательных данных о будущих экономических условиях, что верность расчета является лишь весьма условною. При затруднительности численного определения величины скрытой ценности нашей рощи, владелец мог бы определить величину реальной ценности ее, и ренту этой ценности записывать ежегодно в расход фабричного производства, если он не считает такого расхода слишком большим, в виду совершенной невозможности дать на другой стороне счета цифровое выражение выгод, получаемых от этой затраты. В трудных случаях на помощь должно являться правило: noblesse oblige, понимая под noblesse благородство духа, сознание долга, налагаемого владением. Это правило, созданное для частного лица, как честного члена общества, тем решительнее обязательно, если собственником имущества является государство. Поэтому понятно, что указанная мною аффектированная ценность леса тем более должна быть принимаема во внимание, чем крупнее лесовладение; в лесах, принадлежащих общинам, учреждениям и вообще юридическим лицам, ценность эта должна быть принимаема в расчет еще более, достигая наибольшего значения в лесах государственных. Государству, как лесовладельцу, может быть прямо предписана обязанность заботиться о поддержании такого рода аффектированных ценностей, к чему часто представляется случай. Во французскую палату не так давно была представлена петиция, требующая поддержания в Фонтенблоском лесу старых рощ и отдельных дерев, как материала для живописцев, хотя бы такое поддержание и было сопряжено со значительным уменьшением денежного дохода. Это случай из числа крайних, но и помимо его лесоустроитель часто имеет часто имеет возможность сделать многое для украшения страны, не нанося существенного ущерба прямым пользам леса. Весь вопрос здесь в размере пожертвования, и если редко представится тот случай, когда беспристрастный лесоустроитель присоветует, в эстетических видах, назначение рубки леса в 200-летнем возрасте вместо 50-летнего, то он зато на каждом шагу найдет возможность дать удовлетворение эстетическому чувству с самым незначительным пожертвованием прямых польз. В Охтенской даче, учебной даче Лесного Института, по левую сторону шоссе растет толстая ель; она хозяйственно давно переспела, стоит, может быть, три рубля, и ее следовало бы в прошлом году вырубить для очистки места под шоссейную канаву, но я не позволил рубить этого гиганта нашего академического леса и распорядился провести канаву в обход его; этим я рискую потерять для казны, если дерево до своего падения совершенно сгниет (чего я ему желаю достигнуть как можно медленнее), три рубля, да ввел земство в расход одного рубля на удлинение канавы. Четыре рубля, или, считая по 5%, 20 к. год, не такие деньги, чтобы серьезно можно задаваться сравнением этой ценности с аффектированною ценностью. доставляемою этой елью проходящему люду. Вдоль другой дороги, так называемой новой, среди соснового молодняка, растет несколько единичных старых сосен; присутствие этих дерев вредно влияет на рост отеняемых ими молодых растений; как противовес этому ущербу является прирост, доставляемый старыми деревьями. Признавая одни реальные ценности, следовало бы вычислить и сравнить эти две величины между собою, но, не говоря уже о том, что теория лесоводства, до сих пор ужасающим образом неразвитая именно в этом направлении, не дает нам точных и достаточных данных для измерения обеих сравниваемых величин, я откровенно откажусь, в данном случае, от всякого вычисления и попрошу лесничего, чтобы он, вырубая эти старые деревья, оставил на корню те из них, которые стоят ближе к дороге и при том отличаются особой красотой. Предположим, что точный счет дал бы для каждого из оставленных дерев этого сорта избыток реального вреда над реальной пользой в 30 копеек - величина, в всяком случае, преувеличенная: принимая на спелой десятине 500 дерев, а доход от десятины в 10 рублей, мы получим доход около 2-х коп. с дерева в год; полагая же, что то дерево, какое будет заглушено оставленным на корню, приспеет через 50 лет, теперешняя стоимость этого дохода, даже при 3%, составляет 25 коп., потеря же от уменьшения добычи при прореживаниях вознаградится, вероятно, тем, что мое дерево будет еще работать лет 20. Деревьев я оставлю штук пять, следовательно, максимум (и притом несомненно преувеличенный) прямого убытка лесовладельца составит в этом случае 1 р. 50 к. Такой расход, и даже гораздо больший, лесоустроитель смело может позволить себе не только для удовлетворения эстетического чувства народа, но даже просто для удовлетворения этого чувства у служащих в лесничестве. Подобными мерами возвысится для них приятность службы и дана будет им возможность работать охотнее, более же охотная деятельность их принесет реальную пользу, которую я не могу выразить, правда, цифрою, но я и не желаю такого выражения, если я раз знаю, что самое малое напряжение со стороны лесничего способно увеличить доходы от леса на сумму гораздо большую.
Охтенская дача может производить в год 500 куб. саженей древесины, ценою около 15 р. за сажень. Цены в 15 и 15 руб. 50 коп. суть величины, с точки зрения учета, равновеликие, так как определить цены с большей точностью нельзя не только для будущего, но и для настоящего. Этот 31-й полтинник есть тот, который лесничий может дать лесовладельцу, а может и не дать, продолжая быть очень хорошим лесничим; поэтому лесоустроитель будет совершенно прав, если в тех же пределах дозволит варьировать и расходы, т.е. если дозволит, для придания лесу аффектированной ценности, произвести расход (собственно воздержаться от дохода), максимальная величина которого не превосходит 250 руб. (по 50 коп. с производимых ежегодно 500 куб. саженей), действительная же, конечно, гораздо ниже.
Охтенская дача представляет нам еще другой пример аффектированной ценности. По насаждениям ее, ближайшим к Пороховым, каждый праздник гуляет много народа. Есть лесоводы, упирающие на то обстоятельство, что всякий доступ в лес лиц посторонних вредно отзывается на хозяйстве. Это говорится не только с точки зрения затруднительности охранения от порубок, потому что праздный люд порубками вряд ли занимается. Нет, при этом имеется в виду, что гуляющие потопчут всходы, обломают ветки на иных деревьях, на иных сделают надрезы. Странно было бы спорить с верностью этого положения, но думаю, что еще страннее выводить из него необходимость абсолютного запрета входа в лес для прогулки. Вред, причиняемый гуляющими, несомненен, но величина его, трудно исследуемая, во всяком случае микроскопична, особенно по сравнению с тем вредом, какой происходит от недостаточного развития теории и практики лесоводства. Было бы высокомерно с нашей стороны, закрывая глаза на громадный ущерб, причиняемый лесу нашим невежеством, искать крайне мелочного возмездия в запрете леса. Этим я не хочу сказать, что гуляние в лесу должно быть неограниченно свободное; из него, напротив, всегда могут быть изъяты площади, наиболее чувствительные к повреждению, то есть молодняки и только что срубленные лесосеки, которые, к счастью, в то же время представляют наименее привлекательности для гуляющих. Еще менее может быть подвергнута сомнению необходимость предупреждения и преследования эксцессов, выражающихся в серьезном повреждении дерев. Хотя здесь трудно дать общую нормальную меру, но она в каждом отдельном случае будет продиктована чувством меры, присущим каждому развитому человеку. И если никто не решится похвалить лесничего, закрывающего глаза на бесцельное обламывание вершинок у выращенных им сосенок, то еще менее можно одобрить того (не анекдотического) лесничего, который арестовал маленькую девочку за горсть плодов с орехового куста. Не закрывая доступа в лес, а разумно регулируя его, т.е. низводя несомненный в принципе ущерб до минимума, лесничий, умаляя реальную ценность леса на величину неизмеримо малую, в то же время поднимает аффектированную ценность его на величину тоже неизмеримую, но, может быть, неизмеримо большую, по крайней мере с точки зрения общенародной пользы, преследовать которую есть задача не только государства, но и каждого частного человека. С точки зрения разумного социолога, лес должен быть открыт уже потому, что он представляет собой как бы громадное гимнастическое заведение для юношества, а для человека взрослого - часто единственную возможность освежиться, набраться свежих сил физических и свежих оригинальных впечатлений, столь полезных в культурном отношении, как противовес деморализующему влиянию крайнего однообразия вылившейся плотно в форму и донельзя унивелированной жизни современного культурного человека. В лесу даровые силы природы делают почти все сами, с очень ограниченным сравнительным участием человека, поэтому естественно, что лес остается свободным для прогулки всякого даже и теперь, где огород, поле и луг огорожены и запрещены.
Другой вид аффектированной ценности леса - влияние леса на климат страны. В это влияние верит огромное большинство, но вера эта не имеет прочных основ, и все, что мы знаем в этом отношении, ведет скорее к отрицанию, чем к утверждению "благодетельного влияния леса на климат". Признавая это, иные говорят, что пока вопрос о влиянии леса на климат не решен в отрицательном смысле, в интересах народа должно сохранять и вновь разводить леса как можно больше, потому что, если влияние леса на климат подтвердиться, то восстановить лес будет очень трудно. Но с другой стороны нельзя не заметить, что, при нашей бесспорной бедности, было бы непозволительною роскошью поощрять лесное хозяйство в тех местностях, где оно является экономически невыгодным, единственно ради призрака пользы. "Довлеет дневи злоба его", и если наука когда-нибудь докажет нам существование влияния леса на климат, притом в достаточно значительной мере, тогда народное хозяйство подчиниться, конечно, этим указаниям науки, и потери, какие будут неизбежны при этом, при всей их тяжести, будут легки, потому что на другой стороне счета будет стоять уверенность в действительной пользе. Пока же эта польза является мечтательною и пока наука не может принять ее хотя бы в виде прочной гипотезы, до тех пор нельзя навязывать из-за нее народу реальных потерь. При нынешнем состоянии климатологии, лесничий вынужден просто не вводить вовсе в свои расчеты влияние леса на климат страны.
Совершенно иною является в лесоводстве роль леса по отношению к улучшению местных почвенных и гидрографических условий.
Не подлежит ни малейшему сомнению влияние многих горных лесов на защиту лежащих ниже участков от снежных лавин и от смывания верхнего плодородного почвенного слоя. Если у нас гор мало, то все же наша русская равнина представляет некоторые рельефы, и вполне компетентный свидетель, один из немногих наших помощников - неабсентеистов, покойный князь Васильчиков, нарисовал нам мрачную картину того ухудшения почвы, которое является последствием истребления лесов в овражистых местах. Когда мы обратим больше внимания на современный нам ход процесса образования нашей родной земли, влияние леса на почву, мелкое по району, но для небольшой местности крайне важное, выяснится совершенно, и аффектированная ценность леса в этом направлении будет признана более, чем это делается ныне.
Значение леса, как преграды движению песков в страну, и теперь общепризнанно, и так как Россия песками очень богата, то этот вид лесной культуры у нас сравнительно довольно распространен. К известным уже местам лесоразведения на песках приднестровских, прибалтийских и харьковских, прибавляется в настоящее время еще укрепление лесом песков в соседстве с Петербургом, а именно вблизи Сетрорецка, существованию которого серьезно грозят неосмотрительно оголенные пески. Главное Общество Железных Дорог тоже думает посадкою защитить свою станцию Динабург от заноса. Следовательно, на лесных участках, имеющих теперь или могущих иметь в будущем аффектированную ценность подобного рода, оправдывается в известной степени ведение лесного хозяйства, убыточного сравнительно с сельским или с иным видом лесного же хозяйства. Можно, положим, утверждать и здесь, что следовало бы в каждом отдельном случае вычислить аффектированную ценность, сравнительно с уменьшением реальной ценности, и принять тот вид хозяйства, в пользу которого выскажется баланс. Если при этом аффектированная ценность поступает в пользу не владельца леса, а его соседа, то сосед должен возместить ему ущерб реальной ценности. Я вышел бы далеко за пределы своей работы, если бы обратился к подобному разбору основательности такого начала с точки зрения права, и потому должен ограничиться замечанием, что подобные взгляды основаны на крайне узком понимании права собственности, как высшего критерия, не подчиняющегося никаким нравственным ограничениям. Для государства же, как для землевладельца, подобный взгляд уже положительно ложен, так как нельзя допустить, чтобы оно одною рукою наносило народному хозяйству ущерб, который оно призвано залечивать другою. Поэтому мы должны сказать, что в государственных лесах, при несомненности, в каком-нибудь отдельном случае, существенного народно-хозяйственного вреда от неподдержания лесного хозяйства вообще или известного вида его, вовсе не нужно для конкретных целей лесоустройства определение размера аффектированной ценности. Определение это может иметь значительный общий интерес, как материал для верного определения роли леса в народном хозяйстве, но для целей практики оно не имеет значения, по крайней мере в государственных лесах, так как государство будет стремиться к достижению этого рода аффектированной ценности независимо от вопроса об эквиваленте ее. Должно также надеяться, что вряд ли найдется и частный лесовладелец, который предпишет своему лесничему такого рода хозяйство, которое, за несколько лишних рублей, перепадающих в карман владельца, повело бы к ухудшению соседних земель. Если же такой владелец, к стыду его, и отыскался бы, то должно надеяться, что не сыщется воспитанника Лесного Института, который так низко ценил бы свое достоинство, что согласился бы помогать своими познаниями достижению таких низко-эгоистических целей.
Такого же рода соображения с еще большим правом применяются в тех случаях, когда известный вид хозяйства оказывает несомненное влияние на здоровость местности. Если бы осушка лежащего в Охтинской даче "Гнилого Болота" и не представляла особых выгод в отношении улучшения роста леса, все таки ее следует предпринять в видах оздоровления местного поселения, так как название гнилого совершенно заслужено этим заросшим ручьем, в чем может убедиться всякий, проходя по этой небольшой местности, с вечными туманами. Здесь, как и относительно климатического влияния леса, должно различать проблематическое и даже просто весьма сомнительное общее влияние на гигиенические условия земли, от подлежащей исследованию роли леса в конкретном случае, роли часто незначительной по району, но иногда существенной по своему значению для этого именно района.
Немаловажна, наконец, аффектированная ценность, представляемая лесом, как одною из необходимых принадлежностей жизни способного к прогрессу общества. Если бы даже оказалось, что, с точки зрения наибольшей реальной ценности, выгодно свести сразу все леса России и, заменив продукты леса подходящими суррогатами, обратить все леса в поля, луга и свекловичные плантации, то и тогда еще вопрос, будет ли эта мера действительно выгодною для народа. Если дрова можно заменить каменным углем, а бревна - кирпичом и железом, то гораздо труднее заменить чем-нибудь живой лес. Нужен крайне извращенный ложно понятым материализмом ум, чтобы восторгаться картиною страны, где для извлечения наибольшего числа рублей или даже, скажем мягче, для доставления работы наибольшему числу рук, выкорчеван всякий кустарник, и всякая пядь земли изрыта паровым плугом на предписанную наукою глубину. Лишь неестественному, нравственно несовершенному человеку могут улыбаться подобные фантазии, здоровый же человек, не заглушивший в себе чувства прекрасного, которому род людской, в конце концов, обязан лучшею частью своего прогресса, никогда не предается подобному умственному онанизму. В известном периоде развития можно, конечно, предпочитать пару дырявых сапог Пушкину, но вряд ли это представление повело кого-либо a la longue к лишению наслаждения Пушкиным. Нужен, повторяю, или крайне извращенный материализм, или же противный человеческому духу аскетизм, чтобы отказаться от наслаждения природою вообще и красотами леса в частности.
Уменьшение лесной почвы, конечно, неизбежно в известной степени со сгущением населения, но некоторое количество леса живого остается нужным для согревания внутреннего человека даже в том случае, если мертвый лес перестает быть нужным для согревания человека наружного.
Нельзя не признать глубины замечаний Риля о том, что соображения социальной политики побуждают к сохранению некоторого количества леса столь же могущественно, как и причины чисто экономические. Лес, как и пустыня, составляет необходимое дополнение к культивированному полю. Народ лишь тогда имеет прочные задатки развития, если он одновременно представляет различные стадии развития. Народ же, начистую отшлифованный культурою, пресыщенный благосостоянием, есть народ мертвый, которому остается лишь, подобно Сарданапалу, сжечь себя самого со всеми своими сокровищами. Не до тонкости обученный горожанин, не буржуазный крестьянин богатого чернозема, а суровый лесной мужик и уединенный горец - вот люди будущего. Народ должен быть почитаем за мертвый, если он не может обновиться грубым племенем, а рассадником этого последнего служат прибрежья морей и леса. В России, бедной морями и горами, леса получают в этом отношении усиленное значение, и Риль высказал, между прочим, что в лесных дебрях России сокрыта будущность великого Славянского государства, между тем как Англию и Францию населяет народ уже полуотживший, со времени истребления таких лесов. Если Риль и увлекается в своих обобщениях, все же в его словах сквозит то верное положение, что однообразие есть вестник смерти, и с этой точки зрения леса имеют право гражданства, как принадлежность разнообразной культуры.
Если социолог должен дорожить разнообразием культуры, как важным политическим элементом, то это разнообразие имеет непосредственную цену и в народном хозяйстве. Лес не так нужен, как хлеб, и возделывание леса часто является менее выгодным, чем возделывание хлеба, но известное разнообразие является здесь непременным условием успеха. Однообразие культуры вызывает, при неурожае, такие же потрясающие кризисы, как и однообразие промыслов при временном застое их. Лес же менее всех других видов культуры подвержен колебаниям в количестве урожая и в способности принять в себя известное количество труда. Если эти количества и не велики абсолютно, зато они постоянны, и этим качеством нельзя пренебрегать. Разнообразие культуры еще иным путем приводит к выводам в пользу леса. При громоздкости лесных продуктов, производство их всего более привязано к определенному месту, и лишь повсеместное существование небольших рощ обеспечивает за народом дешевое получение лесных продуктов. Необходимость перевозки продуктов есть тяжелый налог, бременем ложащийся на народ, и сельскому хозяйству легче будет процветать, если оно тут же на месте будет получать топливо, ему необходимое, и материал для строений и изгородей.
Следовательно, существование на некотором расстоянии обширных лесов не уничтожает потребности иметь вблизи небольшой лес, и столь желательная для поднятия общего благосостояния гармония явится лишь тогда, когда сплошные ныне леса будут прерваны полями, а сплошные поля перережутся рощами. Тогда каждый лес будет обладать близким рынком, и каждое поле получит, без накладных расходов, нужные ему продукты леса. Здесь, как и везде, один арифметический счет, не освещенный экономическими соображениями, поведет к ложным выводам, при всей правильности арифметических действий. Мы можем, на основании существующих цен, вычислить, и вычислить верно, что десятина поля в данном месте доходнее десятины леса, но если мы отсюда сделаем вывод о пользе обращения всех наших десятин леса в поле, то такой вывод будет поспешным, потому что с уничтожением местного леса на поле лягут накладные расходы по доставке леса, нужного земледелию, издалека, и эти расходы могут быть так велики, что от введения их может совершенно измениться прежний вывод о сравнительной выгодности земледелия и лесоводства. Трудность достигнуть верных выводов путем подобных вычислений не должна умалять верности того положения, что всякое сколько-нибудь обширное сельское хозяйство должно иметь своей лес, и что всякий обширный лес должен иметь внутри себя поселения для сбыта своих продуктов. Конечно, никогда нельзя будет совершенно точно указать, даже в конкретном случае, наиболее полезный размер отношения леса к полю, но, при неизбежной приблизительности всех экономических соображений, такое требование не может быть и поставлено. Несколько более леса среди поля, или несколько более полей среди леса, чем то, может быть, действительно нужно - совсем иное дело, чем губительное однообразие культуры, как следствие отсутствия леса среди полей и полей среди леса.
Если нельзя указать с достаточной точностью, а тем более с некоторой общностью, цифрового отношения количества леса, необходимого для поддержания должного разнообразия культуры, то тем не менее несомненным является необходимость существования для этой цели лесов вообще; следовательно, можно сказать, что и с этой точки зрения леса имеют, сверх своей реальной ценности, еще ценность аффектированную, выражающуюся не в ценности леса, а в реальной ценности земель, подлежащей уменьшению при удалении от лесов.
Способ вычисления аффектированных ценностей. Как мы видели, аффектированные ценности леса являются нам большей частью маскированными, скрытыми. Для научных целей представляет большой интерес отдельное определение всех факторов, действующих в хозяйстве, а следовательно и отдельное определение аффектированных ценностей. Хотя ценности эти являются обыкновенно скрытыми, но местным последованием всегда можно открыть и затем определить величину их, или вычислением, как, например, при определении пользы, приносимой защитой соседних участков, или же условно, как, например, при определении пользы, доставляемой эстетическим наслаждением. Для целей же практики подобные вычисления редко приходится производить: величина более значительных аффектированных ценностей редко подвергается значительным колебаниям, по мере изменения возраста леса в границах, обыкновенно употребляемых; оставаясь же одинаковой для различных возрастов, аффектированная ценность не влияет на определение возраста рубки. Большая надобность представилась бы в цифровых определениях аффектированных ценностей в том случае, когда речь шла бы о выборе между лесным хозяйством и земледелием: исчезая с уничтожением леса, аффектированная ценность, очевидно, должна быть приложена к реальной ценности, если мы желаем получить для сравнения верные цифры. Но в действительности выбор между земледелием и лесоводством решается на основании не одной сравнительной доходности их, а на соображениях другого рода, местных и даже личных. Часто обращение леса под пашню могло бы оказаться экономически выгодным, но в то же время невыполнимым в большом виде, по недостатку рабочих рук для корчевки. Если много рабочих рук - данный землевладелец и вся страна в окружности столь бедны, что не имеют капиталов, необходимых для превращения леса в поле. И наоборот, лесовладелец, вычисливший, что лесное хозяйство в данной местности выгоднее всякого другого, может, и при полном обстоятельном сознании этого обстоятельства, решиться на разовый свод леса и обращение почвы из под него под другую, менее выгодную культуру, если личные соображения побуждают его к быстрой, хотя бы и не выгодной, реализации капитала.
Поэтому на практике значение аффектированной ценности, при вычислении доходности лесов, сводится почти исключительно на побуждение владельцев удовлетворяться от леса меньшим реальным доходом, чем от земли, в виду признания некоторой, хотя цифрово и неопределяемой, величины скрытого дохода, приносимого самым фактом существования леса. Землевладелец - государство, по справедливости, придает аффектированным ценностям большее значение, чем всякий другой землевладелец, и в этом кроется одна из важнейших причин того обстоятельства, что государства, стараясь освободиться от непосредственного ведения сельского хозяйства, не только удерживают, но и расширяют свое лесовладение. Хотя количество лесов, потребное для успешного экономического развития страны, не определено до сих пор и вряд ли даже возможно определение его, сколько-нибудь достоверное, при настоящем положении статистики, но тем не менее государство, признавая существование значительной аффектированной ценности, старается удержать в своих консервативных руках леса везде, где не замечается положительного избытка их, а в странах положительно бедных лесом решается на покровительственные или даже и на непосредственные действия по обращению полей в леса.
Даже в тех государствах, где регламентация государством экономической деятельности народа ограничена ничтожными размерами, непосредственная государственная деятельность по лесоводству является весьма значительною: в Саксонии и Баварии, имеющих весьма немало лесов, правительства уже издавна тратят ежегодно большие суммы на приобретение частных земель и обращение их под лес, государственных же лесов под земледелие вовсе почти не уступают.
В Пруссии, именно с расширением значения народного представительства, возросли предъявляемые правительству требования об усилении государственного лесовладения. У нас же, при более значительном, чем в Германии, непосредственном влиянии правительства на экономическую жизнь народа, является вполне логическим производимый в последнее время обмен государственных земель на леса, равно как и делаемые правительством попытки к непосредственному облесению степи. Переход же государственных лесов в частные руки у нас происходит, кроме случаев Высочайшего пожалования, лишь в местностях, изобилующих лесом, где могущее произойти от этого усиление расчисток является, конечно, желательным в интересах народного хозяйства вообще и даже в интересах лесоводства, согласно высказанному мною взгляду на разносторонние выгоды, представляемые разнообразием культуры. Единственный случай, в котором русское правительство сделало крупное отступление от преследуемого им, по отношению к лесам, консервативного принципа, представляет собой передача крестьянских лесов в полное распоряжение сельских общин. Случай этот очень крупен как по своим размерам, так и особенно по положению многих крестьянских лесов в местностях, лишенных казенных лесов; последствия принятой меры оказались плачевными, но в этом случае руководились не отрицанием принципа, а соображениями практического свойства, из которых на первом плане стояло прискорбное бессилие лесного управления данного момента к ведению подлежащего хозяйства в крестьянских лесах.
Если, таким образом, цифровое определение аффектированных ценностей редко оказывается на практике нужным, то вычисление это, при надобности, легко может быть произведено во всяком отдельном случае. Для разъяснения способа вычисления, возьмем несколько случаев, преимущественно из числа приведенных уже в предшествовавшем изложении.
1) Известный лес, площадью в 300 десятин, служит местом гуляния для населения соседней фабрики. Лесное хозяйство, для постоянного поддержания леса сообразно этому назначению, приходится вести выборочное, вследствие чего годичный чистый доход от леса составляет 1000 руб., между тем как при ведении сплошных рубок прирост был бы больший и доход поэтому был бы в 1300 руб. Следовательно, поддерживая в своей роще выборочную рубку, фабрикант придает ей аффектированный ежегодный доход в 300 руб., или, если он усчитывает свои капиталы по 5% и ведет расчеты по фабрике на 20 лет, аффектированная ценность выразится так:
300 (1.0520-1)/1.0520*0.05 = 300*12.46 = 3738 руб.
Дело фабриканта будет - признать ли за рощею такую аффектированную ценность, или вернее, такой аффектированный доход, потому что реализовать избыток дохода, при удержании лесного хозяйства, он не может. При решении этого вопроса фабрикант будет руководствоваться собственными взглядами, степенью честности своих отношений к рабочим и степенью разумности понятий об истинной собственной пользе. Признав же раз аффектированную ценность своего леса, он поступит правильно, записав ее в инвентарь своего хозяйства и списывая ежегодно в расход соответственную сумму.
2) Если в том же случае, по экономическим условиям места, явится возможность реализовать сразу весь наличный запас за 15000 рублей и землю отдать в аренду за плату, предположительно неизменную, 4 рубля в год за десятину на 20 лет, то фабрикант должен знать, что, при этого рода пользовании, лес представит ему капитал в
1500 + (300*4*12,46) = 29932 рубля,
между тем как, удерживая, по крайней мер, 20 лет выборочную рубку, он получает за этот промежуток в 20 лет по 1000 руб. в год, что представит капитал в
1000 (1,0520-1)/1,0520*0,05 = 12460 рублей;
лес же он может срубить лишь через 20 лет; и если он к тому времени останется в том же состоянии, а рыночные цены возрастут на 10%, то за него дадут тогда
15000*1,1 = 16500 рублей,
что соответствует нынешней ценности
16500/1,0520 = 6218 руб.
Тогда убыток от ведения в течение 20 лет выборочного лесного хозяйства выразится величиною: 29932 - (12460 + 6218) = 11254 руб., или, вернее, в течение 20 лет ежегодно по 903 руб. Величина эта и представит собою ту аффектированную ценность, которую фабрикант должен признать, если решится доставлять своим рабочим наслаждение прогулкою по лесу.
3) Если существованием какого-нибудь горного леса обуславливается возможность ведения хлебопашества на нижележащем участке в 500 десятин, с годичным доходом по 5 руб., и если, по вырубке леса, этот нижележащий участок окажется годным лишь под пастбище, приносящее по 1 руб. с десятины, то аффектированный доход будет (500*5) - (500*1) - 2000 рублей в год и аффектированная ценность его, при счете по 5%, будет равна 40000 руб., независимо от величины реальной ценности.
4) Аффектированная ценность получает вышеприведенное простейшее выражение в том лишь случае, когда, для поддержания плодородия нижележащего участка, оказывается возможным вести в лесу такое именно хозяйство, которое даст наибольший реальный доход. Если же нужно вести в лесу выборочное хозяйство, приносящее доход меньший, положим, на 250 руб. наибольшего достижимого, то величина аффектированного дохода возрастает с 2000 руб. до 2250 р., а вместе с тем возрастает и аффектированная ценность с 40000 р. до 45000 руб., опять независимо от величины реальной ценности, вычисленной по доходу от выборочного хозяйства.
5) Пусть какая-либо дача приносит чистого дохода от продажи леса по 500 руб. в год и, сверх того, отпускает сельскому хозяйству того же имения своих продуктов на 700 руб. При постоянном хозяйстве, капитальная стоимость этого леса, при 3%, определяется в
(500+700)/0,03 = 40000 рублей.
Положим, что стоимость наличного запаса составляет 20000 р., а капитальная стоимость дохода, который будет получаться от почвы, обращенной, по снятии запаса, под пашню и луга, будет равна 30000 руб. В таком случае лесное хозяйство приносит убыток, капитальная стоимость которого составляет 10000 р. Но если после вырубки леса наш владелец должен будет, приобретая лесные материалы извне, платить за то же количество их не 700 руб., а вдвое (случай весьма возможный при громоздкости лесных материалов), то эта переплата обременит сельское хозяйство помещика капиталом в 700 * (1/0,03) = 23333 руб.
Рассматривая эту сумму, как аффектированную ценность леса, мы получаем сумму реальной и аффектированной ценностей его в 40000 + 13333, т.е. на 13333 руб. больше реальной ценности того же участка, обращенного под пашню.
